Испугана, бледна, изумлена, Как тот, кто видит солнце после сна, Из комнаты идя походкой шаткой, Где смертной был он скован лихорадкой, - Ошеломленной спутанной мечтой, Беспомощно ловя неясный рой Знакомых форм и ликов и предметов В сиянии каких-то новых светов, - Как бы безумьем странных снов горя, Джиневра отошла от алтаря: Обеты, что уста ее сказали, Как дикий звон, донесшийся из дали, Врывались в помраченный мозг ее, Качая разногласие свое. Так шла она, и под вуалью брачной Прозрачность щек вдвойне была прозрачной, И алость губ вдвойне была красна, И волосы темнее: так луна Лучом темнит; сияли украшенья, Горели драгоценные каменья. Она едва их видела, и ей Был тягостен весь этот блеск огней, Он в ней будил неясное страданье, Ее томил он хаосом сиянья. Она была пленительна, луна В одежде светлых туч не так нежна; Горел огонь в ее склоненном взоре, И бриллианты в головном уборе Ответным блеском, в искристых лучах, На мраморных горели ступенях Той лестницы, что, зеркалом для взора, Вела к простору улиц и собора; И след ее воздушных нежных ног Стирал тот блеск, минутный тот намек, За ней подруги светлой шли толпою, Одни тайком казняся над собою, Завистливой мечтой к тому скользя, Чему совсем завидовать нельзя; Другие, полны нежного участья, Лелеяли мечту чужого счастья; Иные грустно думали о том, Что скучен, темен их родимый дом: Иные же мечтали с восхищеньем О том, что вечно ласковым виденьем Пред девушкой неопытной встает, Ее от неба ясного зовет, От всех родных, куда-то вдаль, к туману, К великому житейскому обману. Но все они ушли, и, в забытьи, Глядя на руки белые свои, Она стоит одна, в саду зеленом; И светлый воздух полон странным звоном, Беснуяся, кричат колокола, Их музыка так дико-весела. Насильственно берет она вниманье, Лазурное убито ей молчанье; Она была как тот, кто, видя сон, Во сне постиг, что спит и грезит он И лишь непрочно предан усыпленью, - Как вдруг пред ней, подобный привиденью, Антонио предстал, и, как она, Он бледен был; в глазах была видна Обида, скорбь, тоска, и он с укором, Невесту смерив пылким гордым взором, Сказал: "Так что же, так ты мне верна?" И тотчас же, как тот, кто ото сна Был резко пробужден лучом жестоким, И светом дня мучительно-широким С дремотною мечтою разлучен, И должен встать и позабыть свой сон, - Джиневра на Антонио взглянула, Сдержала крик, с трудом передохнула, Кровь хлынула ей к сердцу, и она Сказала так, прекрасна и бледна: "О, милый, если зло или сомненье, Насилие родных иль подозренье, Привычка, время, случай, жалкий страх, Иль месть, иль что-нибудь в глазах, в словах Способны быть для нас змеиным взглядом И отравить любовь горячим ядом, Тогда, - тогда с тобой не любим мы, - И если гроб, что полон душной тьмы, Безмолвный гроб, что тесно обнимает И жертву у тирана отнимает, Нас разлучить способен, - о, тогда С тобой мы не любили никогда". - "Но разве миг, спеша за мигом снова, К Герарди, в тишину его алькова, Тебя не увлечет? Мой темный рок В твоем кольце - не видит ли залог, - Хотел сказать он, - нежных обещаний Нарушенных, расторгнутых мечтаний"; Но, золотое сняв с себя кольцо И не меняя бледное лицо, Она сказала с грустью неземною: "Возьми его в залог, что пред тобою Я буду, как была, всегда верна, И наш союз порвет лишь смерть одна. Уж я мертва, умру через мгновенье. Колоколов ликующее пенье Смешается с напевом панихид, Их музыка - ты слышишь? - говорит: "Мы это тело в саван облекаем, Его от ложа к гробу отторгаем". Цветы, что в брачной комнате моей Рассыпаны, во всей красе своей, Мой гроб собой украсят, доцветая, И отцветет фиалка молодая Не прежде, чем Джиневра". И, бледна, Она своей мечтой побеждена. В груди слабеет голос, взор туманен, И самый воздух вкруг нее так странен. Как будто в ясный полдень - страх проник. И вот она лишь тень, лишь смутный лик: Так тени из могил, и так пророки Об ужасах, - которые далеки, Но к нам идут, - вещают. И, смущен, Как тот, кто преступленьем отягчен, Как тот, кто, под давлением испуга, Оговорив товарища и друга, В его глазах упрек не прочитав, Дрожит пред тем, пред кем он так не прав И в приговоре с ним хотел бы слиться, Раз приговор не может измениться, - Антонио, робея, ищет слов, Но вот раздался говор голосов, Он отошел, другие к ней подходят И во дворец ее, дивясь, уводят, С ней девушки о чем-то говорят, Она меняет пышный свой наряд. Они уходят, медля у порога, Ей надо отдохнуть теперь немного. И вот, раскрыв глаза, лежит она, В слабеющем сиянии бледна. День быстро меркнет с ропотом чуть слышным. И гости собрались в чертоге пышном: Сияет красота вдвойне светлей Под взором зачарованных очей. И, на себя влюбленность отражая, На миг она живет в них блеском Рая. Толпа спокойней, чем безмолвный лес, Где шепчет лишь любовь средь мглы завес; Вино горит огнем в сердцах остывших, А для сердец, свой жар с другими сливших, Поют с волшебной негой голоса. Им, детям солнца, музыка роса: Здесь многие впервые вместе будут, Но, разлучась, друг друга не забудут. Пред многими здесь искрится звезда, Что раньше не горела никогда. Очарованье вздоха, слова, взгляда, Власть юности, рассветная услада: Разорван жизни будничной покров, - И как весь мир, стряхнув оковы снов, Когда землетрясенье наступает, Ликует и беды своей не знает. И ветер, над цветами прошептав, Их аромат роняет между трав, И шар земной в восторге пробужденья Во всех сердцах рождает наслажденье. Ликуют горы, долы и моря, Сияньем ослепительным горя. Как будто бы грядущее с минувшим Сошлись в одном мгновении сверкнувшем, Так у Герарди пиршественный зал Огнями и веселием блистал. Но кто-то, взоры вкруг себя бросая, Промолвил вслух: "А где же Молодая?" Тогда одна из девушек ушла, И, прежде чем, как вестник дня - светла, Она придет, среди гостей молчанье Возникло красноречьем ожиданья. Сердца, еще не видя красоту, Уж полны ей и ткут свою мечту; Потом в сердцах возникло изумленье, И страх за ним восстал, как привиденье; От гостя к гостю шепот долетел, И каждый, услыхав его, бледнел. Все громче он и громче становился, И вот Герарди меж гостей явился, Печалью показной исполнен он, Кругом рыданье, слышен чей-то стон. Что ж значит скорбь - как саван распростертый: Увы, они нашли Джиневру мертвой. Да, мертвой, если это смерть - лежать Без пульса, не вздыхать и не дышать, Быть белою, холодной, восковою, С глазами, что как будто над собою Смеются мертвым светом без лучей, Стеклянностью безжизненных очей. Да, мертвой, если это смерть - дыханье Землистое, и льдистый свет, молчанье. И в страхе дыбом волосы встают, Как будто дух чумы нашел приют Вот тут, вот здесь, и в мертвенном покое Глухой земле он отдает земное, За быстрой вспышкой вдруг приводит мглу, За блеском дым рождает и золу: Ночь мысли так нас тесно обнимает, Что наша мысль о нашей смерти знает Лишь то, что может знать о жизни сон, Который умер, прежде чем рожден. Пир свадебный - отрада так обманна - Стал похоронным празднеством нежданно: С тяжелым сердцем, взор склонивши свой, Печально все отправились домой: И слезы неожиданные лили Не только те, что мертвую любили. Во всех сердцах открылся их родник, Затем что никогда уж этот лик Пред ними в красоте своей не встанет, Улыбкой грусть в их сердце не обманет. Над пиршеством покинутым огни То здесь, то там светились, и они В пустом унылом зале освещали Как бы туман густеющей печали, Как будто бы, людской покинув ум, Проникла в воздух тяжесть темных дум. Еще с Герарди медлили иные, Друзья умершей и ее родные, И тупо утешенья слушал он, В которых не нуждался: не зажжен Любовью был в нем дух, и лишь смущенье Он чувствовал, лишь страх, не огорченье. Их шепотом зловещим смущена, Еще как бы полнее тишина; Одни из них беспомощно рыдали, Другие в тихой медлили печали И плакали безмолвно, а иной, Склонясь к столу и скован тишиной, Вдруг вздрагивал, когда из коридоров, Из комнат, где сияньем скорбных взоров Подруги обнимали мертвый лик, Внезапно раздавался резкий крик, И свечи в ветре дымно трепетали, Огнем как бы ответствуя печали; Раздался звон, глухой, как гул псалмов. Священники пришли на этот зов И вновь ушли, увидев, что могила Все прегрешенья мертвой отпустила, И плакальщиц тогда явился рой, Чтоб над Джиневрой плакать молодой. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Похоронный гимн Бежала старая зима, К пустыням гор в бессилии сокрылась, Где холод, свист ветров и тьма, И к нам весна в лучах звезды спустилась, В лучах звезды, что дышит над водой, Непобедимо-молодая, Своей игрою золотой Рубеж зимы и ночи отдвигая; Но, если воздух, травы и вода Явлению весны не рады, Джиневра юная, тогда И мы в тебе не видели отрады! О, как тиха и холодна На ложе радости она! Ты ступишь шаг, - увидишь саван белый. Ты ступишь два, - и гроб перед тобой. И шаг еще, - к могиле роковой. И шаг еще. - Куда? Дрожа, несмелый, Ты видишь, что рукой умелой Пробито сердце черною стрелой. Пред тем как раз еще моря и мысы Обнимет солнце - трепещи и жди - В тиши шурша, чудовищные крысы Совьют гнездо в ее груди, И в волосах, что цвет хранят червонца, Слепые черви будут пировать, Покуда солнце царствует как солнце, Джиневра будет спать и спать. 1821 |