Стихи, написанные в долине Шамуни 1 Нетленный мир бесчисленных созданий Струит сквозь дух волненье быстрых вод; Они полны то блесток, то мерцаний, В них дышит тьма, в них яркий свет живет; Они бегут, растут и прибывают, И отдыха для их смятенья нет; Людские мысли свой неверный свет С их пестротой завистливо сливают. Людских страстей чуть бьется слабый звук, Живет лишь вполовину сам собою. Так иногда в лесу, где мгла вокруг, Где дремлют сосны смутною толпою, Журчит ручей среди столетних гор, Чуть плещется, но мертвых глыб громада Молчит и даже стонам водопада Не внемлет, спит. Шумит сосновый бор, И спорит с ветром гул его протяжный, И светится широкая река Своей красой величественно-важной, И будто ей скала родна, близка: Она к ней льнет, ласкается и блещет, И властною волной небрежно плещет. 2 Так точно ты, обрывистый овраг, Лощина Арвы, с ликом властелина, Стозвучная, стоцветная долина, В себе таишь и жизнь, и смерти мрак. Неотразимо страшная картина, Могучая своею красотой: Расставшись торопливо с высотой Угрюмых гор, полна кипучей страсти, Как молния порвавши гнет оков, Стремится Арва, символ вечной Власти, Взлелеянный молчаньем ледников. Гиганты-хвои лепятся по скалам, Созданья незапамятных времен, И в воздухе, чуть дышащем, усталом, Покоится душисто-нежный сон; С благоговеньем ветры прилетают Вдыхать в себя смолистый аромат И слушают, как звуки гула тают, Как сосны вновь шумят и все шумят: Так сотни лет не молкнет их громада, Они поют торжественный хорал. И тут же слышны всплески водопада, Воздушный, он скользит по склонам скал; Трепещет в брызгах радуга земная, Из красок смотрит образ неземной, Там кто-то скрыт, для этих мест родной, Там чья-то тень дрожит, свой лик склоняя. Бушует Арва, бьется о гранит, Пещеры стонут, гулко вторит эхо, И этот звук никто не победит, И в нем не слышно слез, не слышно смеха. Тобой воспринят этот гордый звук, Ты вся полна движеньем неустанным, Долина Арвы! Я смотрю вокруг С восторгом и возвышенным и странным. Как будто ты не жизнь, - не жизнь сама, - А лишь моей фантазии созданье, Виденье одинокого ума, Что речь ведет с огнями мирозданья И у вселенной, где и свет, и тьма, Своей мечты заимствует мерцанье. Как будто бы гонимые судьбой, На крыльях исступленных, над тобой Витают несказанные виденья, Магически-прекрасною толпой, Стремясь найти хоть тень, хоть отраженье Твоей нездешней скрытой красоты, И медлят где-то, в сказочном чертоге, Где ты желанный гость, в дворце мечты, Где в забытьи безмолвном, на пороге, Поэзия-Кудесница сидит И взором ускользающим глядит. 3 Есть мысль, что лучший светоч мирозданья Горит в душе того, кто усыплен, Что смерть не мертвый мрак, а только сон И что ее кипучие созданья Богаче и числом и красотой, Чем дня немого трезвые мечтанья. Я вверх смотрю, плененный высотой. Но что там? Что? Неведомая сила Раздвинула покровы бытия И смерть передо мной разоблачила? Иль это только царство сна, - и я Душой брожу по сказочным пределам, По призрачным цепляюсь крутизнам, И мысль моя, в своем стремленье смелом, Лишь бредит, уступив безумным снам? Там, надо мной, небесный свод прекрасный, Пронзив его, горит вверху Монблан - Гигант, невозмутимый, снежный, ясный, - Вокруг него толпится сквозь туман Подвластных гор немая вереница, Вздымая свой убор, гранит и лед, И, точно исполинская гробница, Зияет пропасть; в ней веков полет Нагромоздил уступы и стремнины, Морозные ключи, поля, долины, Там ни один из смертных не живет, Ютится только в той пустыне буря, Да лишь орел с добычей прилетит, И волк за ним крадется и следит, Оскаля пасть и хищный глаз прищуря. Все жестко, все мертво, обнажено. В скале змеится трещины звено, Неровные пробилися ступени. Средь ужаса безжизненных пространств Встает толпа каких-то привидений В красе полуразорванных убранств. Быть может, здесь Землетрясенья Гений, В любимицы себе Погибель взяв, Учил ее безумству упоений, И все кругом лишь след его забав? Иль, может быть, когда-то здесь бессменным Огнем был опоясан снежный круг? Кто скажет! Кто поймет! Теперь вокруг Все кажется от века неизменным. Раскинулась пустыня и молчит, Но у нее есть свой язык чудесный, Одним угрозой страшной он звучит, Другим несет он веры дар небесный - Такой спокойной, кроткой, неземной, Что тот, в ком эта искра загорится, Из-за нее, из-за нее одной, С природою навеки примирится. Тебе, Титан великий, власть дана Стереть, как пыль, все скорби и обманы; Но в мире эта власть не всем видна, Не всякий видит сказочные страны, А только тот, кто мудр, кто чист, велик, Кто страстного исполнен упованья И кто, пустыни услыхав язык, Мог людям дать его истолкованье, Или сумел им дать хотя намек, Или хоть сам его подслушать мог. 4 Ручьи, луга, лесов уединенье, Поля, озера, вечный океан, Раскаты грома, гул землетрясенья, И молния, и дождь, и ураган, И все, что в глубине земли сокрыто, Когда она объята зимним сном И снежными гирляндами увита, Что будет взращено весенним днем, Оцепеневших почек сновиденья, Их радостный, восторженный расцвет, И человека бурные владенья, И жизнь, и смерть, и сумерки, и свет, Все, что тоскует, дышит и стремится, Все, в чем дрожит сияние и звук, - Встает, растет, и меркнет, и дымится, И вновь растет для счастия и мук. И только Власть, что правит всем движеньем, Недвижна, недоступна и ясна; Громада первозданных гор полна Ее красноречивым отраженьем. Сползают вниз извивы ледников, Как жадные гигантские удавы, В пространствах незапятнанных снегов, Похожих на поля застывшей лавы. Здесь Солнце и причудливый Мороз Творят нерукотворные узоры, Возводят пирамиды и соборы, Воздушнее и легче светлых грез. Здесь смерти неприступная обитель, С оплотами из искристого льда; Приюта здесь не встретит никогда Отторженной земли печальный житель. То не обитель, нет, - то водопад, Поток лавин, сорвавшийся с лазури. Искажены властительностью бури, В земле изрытой сосны стали в ряд, Огромные, как смутный рой видений. И скалы из пустынь толпой сошлись И навсегда угрюмо обнялись, Раздвинули предел своих владений, Все мало им, им тесен круг границ, Жилище отнимают у растений, У насекомых, у зверей, у птиц. Как много жизни было здесь убито, Как строго смерть свой холод сторожит! Людская раса в страхе прочь бежит, И дело рук ее навек забыто, Развеяно, как в урагане - дым, Ее жилье пространством льдов покрыто, И путь минувших дней неисследим, Внизу блестят пещеры-властелины, Из их сердец ключи, журча, текут, Немолчные, смеются и бегут, Чтоб встретиться среди цветов долины. И царственно-могучая Река, Кормилица для пастбищ отдаленных, Прозрачна и привольно-широка, Несет богатство вод неугомонных Туда, вперед, где дремлет океан И к воздуху ласкается попутно, Сплетая для него ежеминутно Из легких струй изменчивый туман. 5 А в высоте горит, горит Монблан. Здесь вечный трон той Власти безмятежной, Что вкруг немых уступов и стремнин Воззвала жизнь, простерла мир безбрежный Теней и света, звуков и картин. В спокойной тишине ночей безлунных, В холодном одиноком блеске дня, Когда в долинах, легче звуков струнных, Вздыхает ветер, плача и звеня, Нисходит снег на дремлющую Гору, И нежится, и ластится к Горе; Но хлопья, загораясь на заре, Не шлют своих огней людскому взору, Не видит их никто. Кругом встают И дышат Ветры, силою порыва Сугробы наметают молчаливо. Здесь молния нашла себе приют, И теплится, и мирным испареньем Гнездится на снегу. Здесь Дух живет, Что над земным немолкнущим смятеньем Незыблемый простер небесный свод, Тот скрытый Дух, что правит размышленьем. И что б ты был, торжественный Монблан, И звезды, и земля, и океан, Когда б воображенью человека, Со всей своей могучей красотой, Ты представлялся только пустотой, Безгласной и безжизненной от века? 23 июля 1816 |