Поиск по творчеству и критике
Cлово "1810"
Входимость: 4. Размер: 64кб.
Входимость: 1. Размер: 96кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 4. Размер: 64кб.
Часть текста: даны в транскрипции переводчика. - Л.В.} Хотя Шелли писал повествовательные поэмы и написал большую трагедию, - в основе своей его гений был чисто лирический. И его поэзия больше говорит читателю, знакомому с его личностью и событиями его жизни, чем тому, кто знает только его поэмы так, как если бы они ниспали с неба, от какого-нибудь незримого певца. Ни один поэт не воспевал так непосредственно свои чувства - свои радости, свои печали, свои желания, свою тоску. И то, что он написал, приобретает более глубокое значение, когда мы знаем источник творчества и сопровождавшие его обстоятельства. Притом же, поэзия Шелли принадлежит к особенной эпохе в истории мира - к революционной эпохе, - и то, что можно назвать оплотом учения, составляющим духовную основу его фантастических грез, можно понять, только если рассматривать его произведения в связи с эпохой, порождением которой они являются. "Прекрасный и нереальный ангел, тщетно бьющийся своими лучезарными крыльями в пустоте" - так выражает свой взгляд на Шелли Мэттью Арнольд, несколько изменяя слова Жубера о Платоне {"Платон теряется в пустоте; но видно, как играют его крылья, слышен их шорох", - слова, приводимые Мэттью Арнольдом в его статье о Жубере.}. Красота этой фразы не должна заставлять нас забывать об ее удаленности от истины. Шелли не был ангелом небесной или дьявольской расы; он был глубоко человечен в своих страстях, своих ошибках, своих недостатках и своих достоинствах. И не в пустоте он жил и вращался; он принадлежал в высокой степени к революционному движению своих дней и,...
Входимость: 1. Размер: 96кб.
Часть текста: области древнейшего и тончайшего из искусств, где живут мировые типы со всей красотой их эмоционального и живописного выражения. Наследье аскетов, взгляд на телесную оболочку лишь с точки зрения ее греховного соблазна и бренности, аналогически переносится нами и на слово - исконного слугу мысли. Слово остается для нас явлением низшего порядка, которое живет исключительно отраженным светом; ему дозволяется, положим, побрякивать в стишках, но этим и должна исчерпываться его музыкальная потенция. Если в стихах дозволительны и даже желательны украшения, то все же, помня свой литературный ранг, они должны оставлять идею легко переводимою на обыденный, служилый волапюк, который почему-то считается привилегированным выразителем мира, не корреспондирующего с внешним непосредственно. И главное при этом - ранжир и нивелировка. Для науки все богатство, вся гибкость нашего духовного мира; здравый смысл может уверять, что земля неподвижна - наука ему не поверит; для слова же, т. е. поэзии, за глаза довольно и здравого смысла - здесь он верховный судья, и решения его никакому обжалованью не подлежат. Поэтическое слово не смеет быть той капризной струей крови, которая греет и розовит мою руку: оно должно быть той рукавицей, которая напяливается на все ручные кисти, не подходя ни к одной. Вы чувствуете, что горячая струя, питая руку, напишет тонкую поэму, нет, - надевайте непременно рукавицу, потому что в ней можно писать только аршинными буквами, которые будут видны всем, пусть в них и не будет видно вашего почерка, т. е. вашего я . Если хотите, то невозбранно и сознательно-сильной красоты у нас могло достигнуть одно церковнославянское слово, может быть, потому, что его выразительность и сила были нам так или иначе нужны, и их погладила даже львиная лапа Петра {1}. Слово гражданское сразу попало в отделку голландским шкиперам и стало ...