Был Некто здесь, в чьем существе воздушном, Как свет и ветер в облачке тончайшем, Что в полдень тает в синих небесах, Соединились молодость и гений. Кто знает блеск восторгов, от которых В его груди дыханье замирало, Как замирает летом знойный воздух, Когда, с Царицей сердца своего, Лишь в эти дни постигнувшей впервые Несдержанность двух слившихся существ, Он проходил тропинкой по равнине, Которая была затенена Стеной седого леса на востоке, Но с запада была открыта небу. Уж солнце отошло за горизонт, Но сонмы тучек пепельного цвета Хранили блеск полосок золотых; Тот свет лежал и на концах недвижных Далеких ровных трав, и на цветах, Слегка свои головки наклонявших; Его хранил и старый одуванчик С седою бородой; и, мягко слившись С тенями, что от сумерек возникли, На темной чаще леса он лежал, - А на востоке, в воздухе прозрачном, Среди стволов столпившихся деревьев, Медлительно взошел на небеса Пылающий, широкий, круглый месяц, И звезды засветились в высоте. "Не странно ль, Изабель, - сказал влюбленный, - Я никогда еще не видел солнца. Придем сюда с тобою завтра утром, Ты будешь на него глядеть со мной". В ту ночь они, в любви и в сне блаженном, Смешались; но когда настало утро, Увидела она, что милый мертв. О, пусть никто не думает, что этот Удар - Господь послал из милосердья! Она не умерла, не потеряла Рассудка, но жила так, год за годом, - Поистине я думаю теперь, Терпение ее и то, что грустно Она могла порою улыбаться И что она тогда не умерла, А стала жить, чтоб с кротостью лелеять Больного престарелого отца, Все это было у нее безумьем, Когда безумье - быть не так, как все. Ее увидеть только - было сказкой, Измысленной утонченнейшим бардом, Чтоб размягчить суровые сердца В немой печали, создающей мудрость; Ее ресницы выпали от слез, Лицо и губы были точно что-то, Что умерло, - так безнадежно бледны; А сквозь изгибно-вьющиеся жилки И сквозь суставы исхудалых рук Был виден красноватый свет полудня. Склеп сущности твоей, умершей в жизни, Где днем и ночью дух скорбит бессонный, Вот все, что от тебя теперь осталось, Несчастное, погибшее дитя! "О, ты, что унаследовал в кончине То большее, чем может дать земля, Бесстрастье, безупречное молчанье, - Находят ли умершие - не сон, О, нет, покой - и правда ль то, что видим: Что более не сетуют они; Или живут, иль, умеревши, тонут В глубоком море ласковой Любви; О, пусть моим надгробным восклицаньем, Как и твоим, пребудет слово - Мира!" - Лишь этот возглас вырвался у ней. Лето 1816 |