К прекрасной Леди Сон чудесный
Пришел, сказал: "Услышь меня!
Мне тайны воздуха известны
И то, что скрыто в свете дня;
Я это все во сне открою
Тем, чье доверие - со мною.
Ты узришь много тайных лиц,
Коль дашь побыть мне меж узорных
Твоих бахромчатых ресниц,
Над блеском глаз лучисто-черных".
И скрыла Леди в забытьи
Глаза блестящие свои.
Сначала все земные тени
В ее дремоте пронеслись,
И тучи с ликами видений
Проплыли вдоль по небу вниз;
А Леди думала, следила:
Что солнце, - все не восходило?
И на восток она во сне
Глядит, - в лазури полутемной
Воздушный Якорь в вышине
Пред ней чернеется, огромный;
Куда ни глянет, все видней,
Висит он в небе перед ней.
Лазурь была как море летом,
Ни тучки в синих глубинах,
Был воздух тих и полон светом,
И ничего, в чем был бы страх;
Лишь над вершиною восточной
Чернелся Якорь неурочный.
В душе у Леди, как гроза,
Испуг промчался небывалый,
Она закутала глаза;
И чу! раздался звон усталый,
И вот она глядит вокруг,
Возникло ль что, иль этот звук
Лишь кровь висков и нежных рук?
Как от волны землетрясенья,
Туман бессолнечный дрожал,
Меж тем тончайшие растенья
Недвижны были, и у скал
Оплот их был невозмутимым;
В высотах Якорь стал незримым.
Но замкнутый являли вид,
Меж туч прорезавшись туманных,
Громады горных пирамид,
И между стен их первозданных
Два города, в багряной мгле,
Предстали, зыбясь, на скале.
На двух чудовищных вершинах,
Где б не посмел орел гнезда
Повесить для детей орлиных,
Средь башен зрелись города.
О, странность! Видеть эти зданья,
Там видеть эти очертанья,
Где нет людей и нет страданья.
Ряд беломраморных колонн,
Гигантских капищ и соборов,
И весь объем их озарен
Богатством собственных узоров,
Своим роскошным мастерством:
Не человек здесь был творцом,
С неизменяющим резцом.
Но Леди слышала неясный,
Как прежде тихий, дальний звон,
И был туман багряно-красный
Все прежней силой потрясен.
И Леди устремляла в горы
И на высокие соборы
Полуиспуганные взоры.
И вдруг огонь из городов,
Всю землю сделавши багряной,
Взлетел и блеском языков
Стал биться вкруг соборов, рдяный.
Как кратер серным бьет дождем,
Средь башен, капищ, в каждый дом,
Он падал каплями кругом.
И чу! раздался гул громовый,
Как будто бездна порвала
Свои тяжелые оковы;
Река от запада текла,
В долину падая с размаха,
Но Леди не внушая страха.
С неизмеримой крутизны
Струились бешеные воды,
И Леди, слыша гул волны,
Шепнула: "Башни - знак Природы,
И чтоб спасти свою страну,
Она разъяла глубину".
И вот их яростным приливом
Та Леди нежная взята,
Она несется по обрывам,
Где даль пожаром залита;
Прильнув к доске, плывет к высотам,
Увлечена водоворотом.
Поток, срываясь, вылетал
Из каждой башни и собора,
И свет угрюмый трепетал
Над пеной, вдоль всего простора,
Под ночью дыма, чей налет
Пятнал прозрачный небосвод.
Доска плыла в глуши расщелин,
Кругом, кругом, среди стремнин,
Казалось, путь был беспределен
Среди затопленных вершин;
Так на ветрах, воздушней вздоха,
Витает цвет чертополоха.
Но встречной силою волны
Доска успела очутиться
У самой городской стены.
Какое сердце не смутится,
Когда такой предстанет вид:
В дворцах огонь, шумит, свистит.
Волна ее, круговоротом,
К вратам роскошным привела;
От дыма к сказочным воротам
Как кровь лепилась полумгла;
И все в ней стало восхищеньем
Пред этим мраморным виденьем.
Здесь проливало нежный свет
Бессмертье странных изваяний,
Не человеческих, о, нет,
Но тех теней, но тех созданий,
Что веют крыльями сквозь сон
Того, кто правдой озарен.
Кто так красив, как эта Леди!
Она глядела, и пред ней
Виденья, в царственной победе,
Являлися еще стройней.
Померкший в смерти, их ваятель
Царил бессмертно, как создатель.
Пожар притих, ряды валов
Как бы лесной рекою стали,
Текущей тихо меж холмов;
И изваянья задрожали,
Пришли в движенье члены их,
Как стебли бледных трав морских.
И губы их зашевелились,
Заговорила тень одна,
Как вдруг утесы разломились,
В отверстье хлынула волна,
В восторге вскрикнули виденья,
И Сон на крыльях упоенья
Приподнял Леди от теченья.
Так быстро призрак полетел,
Что взор у Леди пробудился, -
И встала для вседневных дел,
Но Сон с ресниц ее струился,
И шла она в прозрачном дне,
Как тот, кто знает, что во сне
Есть целый мир, живой вдвойне.
1817 |